Руки, кроме твоих, part 2

Рыжык, так некрасиво издеваца, дайте пожалуйста проду.

Продолжения бы... плиз-плиз Т_Т

Может это и невежливо, но дайте пожалуйста проду) Авторы, мб вам на Самиздате зарегиться?)

Я уже три раза перечитал эту повесть и хочу логического завершения!!!
собственно апп

Так значит...продолжения не будет? :T_T:

Что_0?! Wanna continue!!!!! Продолжение пожалста... Ибо очень уж хорошо получается... Талант, до?*

такс.... чем все кончилось-то? О_о

Тыц...
Будет продолжение, будет. Личный 3.14здец Рыжего почти закончился, теперь можно писать.))

УРАААААААААА!!! XDDD

Ну вот и закончили.

И это была невыносимая тишина: тишина постели, в которой ты один,
тишина собственной вины. Тишина, которая означает, что отныне жизнь
твоя наполовину пуста. И говорят, что Бог должен заменить тебе все,
но Бог - это любовь.
А твоя любовь умерла.

Пайон, сентябрь-октябрь.
Нет, он не потерял надежды, и это было самое страшное. Несказанное "а
вдруг?" жгло грудь как тот полузабытый кашель, на каждый женский
голос за спиной хотелось обернуться.
Ни на что другое Кшистоф не реагировал, и когда его вели обедать, то
не понимал, куда и зачем. Молился, прозрачным взглядом смотрел поверх
тарелок и уходил опять, сидеть на пороге, прислонясь виском к
дверному косяку.
А вокруг чашей ледяной родниковой воды застыла солнечная осень
Пайона.

- Сын мой, я могу выслушать тебя, если тебе есть, что сказать.
- Нечего, отец Ульф. Уходите, я сам... разберусь.
- Кшистоф, это гордыня. Я понимаю, тебе кажется, что у тебя никого не
осталось. Поверь, мы тоже скорбим, и...
- Вы скорбите, я верю. А я... кажется, умер.

На исходе второй недели он начал отходить от шока. Все так же почти
не ел, но уже говорил и даже садился играть в шахматы, правда, часто
бросая партию на середине. Ульф качал головой - "такие не живут",
огорчался, подолгу размышляя: обычных людей держали в мире многие
вещи. Прочные сети из знакомств, обязательств, романов, воспоминаний,
приязней и неприязней, важных вещей и всякой мелочи, что же до
Кшистофа, то он, сосредоточенный, как смотрящий в цель наконечник
стрелы, по мелочам не распылялся. У него были месть, вера и Хьордис.
И отец Ульф не знал, сможет ли теперь одна только вера удержать
альбиноса, и если да - то кто еще в этом пламени сгорит. Вера без
любви, знаете ли, страшная вещь.
Кшистоф снова лечил людей в Пайоне. В отряды его не звали, весть о
случившемся быстро разошлась среди путешественников. Не то, чтобы
даже уважали его горе, это было сродни страху прикоснуться к чему-то,
что не знаешь, как пережил бы, случись оно с тобой.
Да он и не согласился бы. Гостей вежливо заворачивал от порога, с
пациентами молчал, и только раз проявил какое-то подобие эмоций:
когда встретил по дороге от лавки весело болтающую юную парочку -
аколита и воровку. Те благочестиво перекрестились, кланяясь
незнакомцу в старой сутане, но особенного внимания не обратили. А он
вздрогнул, прижимая к груди недовольного енота Хьордис, да так и
застыл, глядя им вслед.
Потом побрел домой, по щиколотку в опавших листьях.
В доме было холодно и пусто: вообще, строго говоря, это даже был не
дом. Ну... не его дом, хорошо. Старое пристанище Ульфа, где он давно
не появлялся, и в которое приволок младшего священника, как только
тот более или менее пришел в себя. Да там и оставил, пробыв с ним
пару недель. "Живи," - сказал он, - "вспомни, как это".
Кшистоф даже не пытался. Не ходил на второй этаж - неинтересно, спал
в большой темной кухне - там к огню ближе, и ходить далеко не надо.
Ничего не готовил - не хотелось, вполне хватало молока и свежего
хлеба, которые носили ему благодарные горожане. Ну, еще иногда
купленных в лавке овощей. Лечил, потом молился, потом служил в
местной церквушке - главное, чтобы ночью сразу упасть и уснуть.
А вот сегодня не повезло. Службы не было, больные чувствовали себя на
удивление хорошо, даже престарелая матушка Ирмине с ее артритом и
букетом других старческих заболеваний.
Но надо было что-то делать, так что священник, засучив рукава
холщовой рубашки и налив себе "на потом" холодного утреннего молока,
принялся за уборку.
Получилось немного шумно, но даже если бы и не получилось, прихода
этих гостей Кшистоф бы все равно не заметил.
Они умеют.

Альбинос разогнулся, вытирая предплечьем лоб: мокрая грязная тряпка в
руках, пол почти побежден. Осталось выплеснуть воду из ведра и...
Убийцы стояли у двери: оба совсем молодые и смертельно серьезные,
один еще немного пижон и не снимает маски, второй вместо нее надел
каменное выражение лица.
"Интересно," - безучастно подумал Кшистоф, - "что они скажут перед
тем, как..."
- Добрый вечер, - первый, светловолосый юноша, по голосу - откуда-то
из окрестностей Геффена, перекрестился, кланяясь, - благословите,
отче.
Второй эхом повторил и приветствие, и просьбу: поднимая руку, епископ
даже испытал какие-то отголоски удивления. Потом вздохнул, кинул на
пол тряпку, обтер о рубаху ладонь и повторил попытку.
- Отче, тут такое дело, - белокурый открыл дверь, - эта женщина...
вот она говорит, что она вас знает.

Сограт, сентябрь.
Нестерпимо ныл правый бок, на котором она лежала, и подвернутая под
себя правая рука - так, что хотелось кататься по песку от и кричать,
но она уже знала, что от этого будет только хуже: все тело, кажется,
превратилось в открытую рану и любое прикосновение обжигало болью. К
тому же, у нее просто не осталось сил - она даже не плакала уже,
потому что от соленых слез саднило обожженные веки и щеки, только
скулила тихо, зажмуриваясь и безуспешно пытаясь натянуть на голову
коротенькую курточку: отчего-то среди мутного бреда в голове засела
только одна четкая мысль - нельзя лежать с непокрытой головой,
заработаешь солнечный удар. Злое солнце Сограта кусало голые плечи и
ноги, жгло щеки - а разбойницу отчего-то бил крупный озноб, и она
начинала уже забывать, что находится посреди пустыни, но упрямо
натягивала куртку на голову.
Она звала Кшистофа и не понимала, почему священник не откликается;
потом смутно, сквозь пелену боли, вспомнила, как перед вспышкой
видела, как тот исчезает в сиянии телепорта - и что сама она вовсе не
там, где они повстречали Шайтана... а потом опять забыла, и снова
звала Кшистофа. Порой в бреду ей даже казалось, что священник все же
склоняется над ней, и когда на плечи легла неожиданная прохлада,
разбойница уверена была, что это он пришел - он же не мог не придти,
если она зовет - и Хьордис даже попыталась подняться к нему
навстречу, силясь разомкнуть обожженные веки.
- Кшистоф?..
- Лежи-лежи. - голос принадлежал определенно не альбиносу. - Эк ее,
ты посмотри...
- В храм ее, там подлатают.
Хьордис моментально обмякла: дрожащая рука подломилась и женщина
снова упала на горячий песок.
- А где... Кшистоф?..
- Не здесь. - лаконично ответили ей. - Пей вот.
Кто-то поднес к губам сосуд с какой-то жидкостью, от едкого запаха
которой Хьордис скривилась, но незнакомец настойчиво требовал, чтобы
она выпила - и она покорно пила эту дрянь, кривясь от горечи. Она все
никак не могла открыть глаза - ресницы слиплись от крови и любая
попытка разомкнуть их причиняла боль.
- Священники? - коротко поинтересовалась она.
- В некотором роде, - откликнулся второй голос.
На плечи разбойницы легла какая-то ткань, и Хьрдис мгновенно
заскулила и дернулась, пытаясь скинуть тряпицу - ожог на плече
вспыхнул ужасной болью - но чьи-то руки не дали ей сбросить накинутый
плащ.
- Лежи-лежи, - снова потребовал незнакомец, - сейчас подействует,
ничего чувствовать не будешь.
Боль и правда отступала - не сразу, но постепенно, а вместе с этим
голова наполнялась каким-то липким туманом, будто разбойница была
пьяна.
- Глаза, - полуразборчиво пробормотала она, - глаза... промойте,
пожалуйста... святые отцы.. веки не открыть.
Два склонившихся над ней ассасина удивленно переглянулись и один из
них вкрадчиво произнес:
- У тебя открыты глаза, сестричка.

...- Держи меня за руки. Пожалуйста, держи. Ты мне точно не
приснилась?
- Ты говорил, тебе больше не снятся кошмары.
- Перестань, пожалуйста. Хотя... теперь я точно знаю, что не
приснилась. Во сне ты обычно молчишь.
- Во сне я лучше, чем в жизни. - она смеется.
- Ты просто лучше всех, - он сидит на полу, обняв ее колени, -
говори. Говори еще.
- Эй, я тут слепая, а не ты.
- Я люблю тебя, - он сел рядом, гладит ее по голове, - ты... больше
не уходи.
- Я не уйду, - обещает она, - только...
- Только что?
- Я боюсь, что ты разлюбишь.
- Почему?
- Ну... нелегко жить с калекой.
- Ты не калека. Ты просто ослепла. Возможно... не навсегда. И да - ты
выйдешь за меня замуж. Заметь, это был не вопрос.
- Ты пользуешься моей беспомощностью, - она смеется и пытается
нашарить его руку, - но ты сейчас так говоришь. Потому что любишь,
потому что тебе меня жалко... а со временем ты устанешь. За мной
всегда надо будет присматривать... у нас уже не будет той жизни, что
была. Я перестану ухаживать за собой, потому что не вижу, как.
Превращусь в пугало - ты будешь смотреть на меня с жалостью и
отвращением и стыдиться отвращения, потому что... вроде как нехорошо
так думать о слепой.
- Мне не жалко тебя, женщина, - зло говорил он, - и потому что мне
тебя не жалко, я найду Рене и ты пойдешь у нее учиться, раз убийцы
дерутся вслепую и на звук метают ножи, то и ты сможешь стрелять. И ты
не превратишься в пугало, женщина. Я буду ухаживать за тобой. Я буду
тебя расчесывать, я научусь делать тебе прически и одевать тебя. Я
помню все зелья, которыми ты пользовалась, все штуки, которыми
умывалась. И когда настанет день, в который ты сможешь посмотреть на
себя в зеркало, ты будешь довольна. А до тех пор... я буду твоими
глазами.
- Кшистоф, но ты же не должен.
- Да. Я не должен. Я хочу.

Эпилог
Пронтера, июль.
Синие летние сумерки легли на столицу. Вот-вот начнут зажигаться
фонари, а пока фонарщики еще допивали вино в ближайшей таверне и
собирались на работу. Где-то кричал глашатай, объявляя очередной
набор в команду, на соседней скамейке мило щебетали две юные лучницы,
и вечер пах липовым цветом.
Все было прекрасно.
Крестоносец опустил взгляд на руки, некоторое время сидел так, а
потом не выдержал и обхватил ладонями голову, монотонно раскачиваясь
в такт собственным безрадостным мыслям. Среди них даже мелькало
"повеситься к девиручи", но уж этого-то он себе точно позволить не
мог. Даже не потому что это грех.
- Эй, парень. Эй?
Он вздрогнул - прямо напротив сидел на корточках убийца, снимая
маску. Асассин обеспокоенно хмурился, глядя ему в лицо.
- Случилось что?
Крестоносец вздохнул. Другой послал бы тебя подальше, зараза
моррокская, и правильно бы сделал. Но за спиной питомца пустыни
Сограт стояли еще двое - волшебница и священник - и тоже, кажется,
жаждали проявить сочувствие.
- Вы только не волнуйтесь, - колдунья погладила его по голове, - все
хорошо будет. Мы можем вам помочь?
- Да как вы...
Брат Святого Ордена устало прикрыл глаза и - неожиданно для себя -
заговорил:
- Понимаете, - сбивчиво попытался объяснить он, - я... матери всегда
не везло. Сначала ее отец бросил, она вообще про него не говорила, я
только знаю, что Лорд-Рыцарь был, а потом отчим... сестренку оставил
и удрал. И я, идиот. Она хотела, чтобы я в Академии Юно учился, как
она. а я удрал в Излюд. Ну там... мечи, приключения. Я... вернулся, а
ее... нет уже. И даже дом отобрали - говорят, за долги, а какие
долги, я достаточно денег присылал, и сестренку... забрали, говорят,
что помолвлена с одним там. А я знаю, что она его терпеть не могла.
Только толку с того, его семья полгорода купила...
Путешественники переглянулись. Убийца хлопнул крестоносца по плечу,
по-кошачьи фыркнув на зажигающийся за спиной фонарь:
- Спокойно! У меня отец - епископ, я ему скажу и девиручи лысого твою
сестру кто насильно обвенчает. А если попытаются, то мама ее просто
выкрадет, и дело с концом. Не пойдешь же ты в одиночку там всех
убивать.
Воитель удивленно оглядел всю компанию.
- Убийца против убийства?
- Это потому, - наставительно заявил асассин, - что мы знаем цену
человеческой жизни.
- Ага, обычно - с точностью до зени, - хмыкнул рыжий священник, за
что тут же поймал подзатыльник от волшебницы.
- Габриэль!
- Конечно, я тут мировое зло, - развел руками святой отец, - но в
общем, сэр, он прав, этот пожиратель ядов. Мать вашу уже не вернешь,
конечно, но она любила вас наверняка - и потому простит. А сестру
вернем, а то чушь какая-то получается.
- Ребят, вы же меня не знаете совсем... - слегка опешил крестоносец.
Асассин рассмеялся:
- А больно долго это исправить. Где твоя пека, парень? Бери ее
пойдем, у нас дома ужин стынет, и предки мои заждались уже - если еще
задержимся, мама наши головы на заборе вывесит.
- Леди Хьордис может! - с готовностью подтвердила колдунья, - так что
давайте поторопимся.
Он как-то не понял, как его успели сдернуть со скамейки, когда
удалось объяснить, что верная гранд-пека квартирует в конюшнях
Святого Ордена, а потом еще попытаться запомнить имена всей троицы и
успеть назвать свое, пока вся компания буквально волочила его за
собой, строя по дороге планы.
- А мне говорили, - задумчиво сказал крестоносец, минуя круг
фонарного света, - что у Господа нет рук, кроме моих.
- Фигня все это, - отрезал священник по имени Габриэль, - так говорят
те, кто никогда не искал.

Уррр! =*_*=
Любофф победила всё! =*_*=

Замрррчательно! =З

ньярли отлично пишет

атлична

Как всегда, шикарно^^

Спасибо, дамы и господа =))
Но больше всего я рад тому, что оно закончилось XD

Не расслабляйся!
Раз прошёл кризис - аффтар, пешы ищо! (с) *_*

А оно еще надо? =)

о дааааааааа :3
восхищен, как никогда^^
Спасибо

hethfield
На здоровье =)

ДА!!! =*_*=