Деяния меча Написал я что-то... Если у кого будет желание - можете почитать. Зачем? Не знаю. К тому же букв не мало. О чем? Сначала я играл крестоносцем, потом священником... Собственно, о том, почему я сменил путь меча, на путь книги. Путь меча. Кого склоняет злобный бес К неверью в праведность небес, Тот проведет свой век земной С душой унылой и больной. Вольфрам фон Эшенбах «Парцифаль» Начну же сию повесть о человеке, не хуже и не лучше других, может быть слегка странного. Скромного, но смелого, дворянина по крови и простого человека по духу. Начну же с самых ранних лет его, попытаюсь восстановить его жизнь по его же дневнику, найденному мной в скромной обители монастыря святой Капитолины. Увы, что чувствовал он – теперь известно одному лишь Небесному Отцу, но, надеюсь, что Господь даст мне сил понять и рассказать о мыслях и поступках ясно и точно. Искренне ваш, пресвитер Иоанн. Парод. Мальчик рос в доме, знатного, ведущего свой род от Тристана I, но обедневшего рыцаря, чьи земли располагались в лесах между Пронтерой и Излюдом. На землях феодала стояла его крепость, огороженная заостренными кольями вышиной в три посоха. Сам дом, где жил рыцарь был двухэтажным, на нижнем этажи ютились его слуги и воины, на втором жил сам рыцарь со своей семьей. Рыцарю подчинялось три деревни, который платили ему оброк и работали на его полях. Взамен рыцарь со своими воинами охранял их и их поля от диких монстров (которых тут было немного, поэтому особо трудиться не приходилось), а их домашних животных от набегов оголодавших охотников. Мальчика звали Заком. Отец хотел нанять домашнего учителя, но на порядочного волшебника или мудреца денег у него не хватало и поэтому его назначили в школу вместе со всеми. В начальной школе он ни с кем не разговаривал, на переменах оставался в классе и все время сидел сложа руки. С ним в ответ тоже никто не разговаривал. Маленькие, в этой школе, не очень сильно интересовались происхождением друг друга – все были равны, все могли радоваться и веселиться вместе, а кто не хочет – как хочет. Потом ребята подросли и поняли окончательно, что с Заком что-то не то. Во-первых, он был дворянин, а они дети простолюдинов. Во-вторых, учился он гораздо лучше их, и вовсе не потому, что учителя спешили поставить хорошую оценку сыну своего феодала: нет, им этого делать не приходилось – Зак справлялся со всем сам. Своим упрямством, высоким рождением, в конце концов рыжими волосами он снискал враждебно-насмешливое отношение свои сверстников. Но Заку было все равно. Ему было без разницы, что скажут о его выступлении на уроке, что скажу о его одежде, успехах или неудачах. Поэтому, он никогда не стеснялся задавать учителю глупых вопросов, на проверку, оказывающихся очень необычными и ставящими в неудобное положение самого учителя. Не придавая никаких усилий к тому, чтобы как-то выделиться он, тем не менее, был совершенно иным. Кто знает, отчего это было? Но остальные это чувствовали. - Ты, рыжий, деньги есть? - Есть. - Давай. - Не дам. - Почему? Ты нас не уважаешь? - Вы, как и все люди, заслуживаете уважения, однако, мой дедушка расстроится, если узнает, что я отдал деньги первому встречному, кто превосходил меня по росту на две головы и с которым было еще двое точно таких же. - А ты не говори… дедушке, - последнее слово подросток протянул передразнивая. - Как же я могу ему не говорить? Это плохо. Надо всегда говорить правду. Так или иначе, но драться ему, кроме как на учебных боях, не пришлось ни разу. Может быть своей прямотой и дружелюбностью, или тем, что тетради его всегда были открыты для списывания, или чем-то иным, но ему посчастливилось вскоре заручиться уважением ребят. Они стали относиться к нему ласковей и всегда с улыбкой здороваться за руку, и сами приходя на помощь, если случались какие-то ссоры ребятами из других окраин. Один солдат, учил мальчика вырезать из дерева разные фигурки и ложки. После месяца долгой работы, рыжий мальчишка вырезал хорошую деревянную плошку, которую затем подарил одному старому монаху, совершавшему паломничество по святым местам и шедшего куда-то в далекий монастырь на севере. Так проходило детство. Мальчик рос рыжим и упрямым. Эписодий 1. В котором вы узнаете о том, как прогулка по лесу может закончиться проблемами с совестью. Как-то раз к отцу приезжал его племянник. Статный светловолосый юноша с благородным лицом и прямым носом, знатный и имеющий, в отличии от семейства Зака, за душой и еще кое-что более материальное и насущное, хоть и зовомое в Святом Писании пылью, но так необходимое в нашем подлунном мире. Его приезд, кажется, был связан с его посвящением в рыцари, которое прошло недавно и вполне успешно. Он был здесь всего один раз на памяти Зака и рыжий мальчик был тому виной. К тому времени Заку было тринадцать лет. Он часто мечтал, и в каждой луже ему мерещился каппа, а на каждой ветки тенгу. Его любимым занятием было сидеть в лесу на берегу озера и смотреть на воду, на кувшинки, на то, как летают над камышом стрекозы, или лежать в траве и глядеть на ясное небо, или на ночное небо, что еще лучше, и искать в нем падающие звезды. Вскоре он начал твердо знать, что ему желать, а с уверенностью пришла и возможность успевать загадывать свое желание за краткий миг звездного падения. Вместе с племянником и его слугами, была и некая леди. Красивая и умная и мне невозможно её описать, доступным мне языком: даже самый точный рисунок не сможет передать того, что я бы хотел сказать. Всякое слово будет неправдой и я страшусь прикасаться к её портрету, боясь разрушить эту необычную красоту. Впрочем, это не значит, что не стоит делать даже попыток. Не надо стоять на месте, другое дело, что ступать следует осторожно. Она была молода, но Зак перед ней был ребенком. Она была умна и начитана, но не было такого случая, чтобы кто-то оказался из-за этого в неудобном положении. Казалось, она могла угадывать ход мыслей собеседника, и говорить с ней было так легко, как с самим собой. Грустным она улыбалась и её улыбка была такой, что от этого становилось радостней. Со счастливыми смеялась и она, и её был рад видеть каждый, и двери любого дома были открыты для неё. Что же было у неё на душе – это тайна, постичь которую ещё сложнее, чем отыскать дно моря. Взгляд её темных необычных глаз мог показаться заботливым и внимательным, и её поступки подтверждали это. Но каждый раз, заглядывая в её глаза, Зак оказывался моряком, посмевшим заглянуть, во время шторма, в бездонные темные воды. Её волосы были тоже темные, как и её большие глаза, в отличии от лица, которое, напротив, было благородно бледным. Нельзя сказать, что она была канонически красива. Нет, её красота иная. Она была загадочна и в чем-то неправильна, но это и делало её безупречной. Нельзя сказать, чтобы быть красивой необходимо следовать классическим идеалам, нет: и в темном лесе может оказаться больше красоты, чем в ухоженном парке. Однако, сколько не приходилось вглядываться в её черты лица, невозможно было найти, в чем же скрывается её неправильная необычность. Её лоб был безукоризнен, линии лица тонкие и изящные - так мог бы нарисовать только лучший художник легким и точным движением кисти. Она словно происходила не из этого мира, и находилась здесь гостей, с тихими и печальными воспоминаниями о виденном ею потустороннем совершенстве, воспоминаниями, которые никто и никогда не узнает – эта неразрешимая тайна достойная всех неразгаданных загадок. Зак, каждый раз, видя её пытался понять, в чем эта тайна, и каждый раз вновь оставался в неведении и трепете. Она была в саду. Зак, осторожно подошел и опустив голову тихо сказал: - Будьте внимательней, госпожа. Здесь любит отдыхать наш кот. Он злой и у него шрам поперек лица. Он царапается и я его боюсь. - Боишься? – улыбнулась она, - а не он ли это? – она указала на серого и усатого, притаившегося в тени под листьями, - давайте посмотрим, какие тут у вас злые коты. К немалому изумлению Зака кот вовсе не высказал признаков недовольства от того, что его персоной заинтересовался чужак. Зак и не представлял, что эта гроза крыс могла мурлыкать. Вечером того дня Зак учил уроки у себя в комнате. Его дед эту комнату запирал после девяти на ключ, чтобы Зак никуда не убежал и лично приходил проверять, как идёт выполнение заданий. Дед был старой закалки и считал, что детей нужно держать в стальных рыцарских рукавицах. А еще лучше, чтобы дети их сами держали, и еще мешок картошки на спине во время бега вокруг частокола. Впрочем, на деле он любил так же и спать. Что с ним часто и случалось. Сейчас дед с умным видом заглянул в тетрадку рыжего мальчика и, удостоверившись, что давно забытые им математические символы стоят там более или менее красиво, он кивнул: - Не забудь после ответа точку поставить. Настоящий рыцарь должен быть всюду точен и пунктуален! И делай другие уроки, я приду и проверю через час! Да, ты слышал, говорят, кто-то опять бранчами баловался, вызвал кровавого Убийцу. По приметам у него огромная железяка в руках и волосы на голове светлые дыбом. Хе-хе, вот веселье, перережет он нам пару деревень а мы и знать не узнаем. - Да нет никаких убийц, деда. А что говорят – как всегда выдумывают. Помнишь, тот раз говорили, что сюда забрел Орк герой? Ни орка, ни героя, только торговец с юга в шляпе с перьями, - скептически посмотрел на деда мальчик. - Ну, ну… ладно, хватит, делай уроки! Больно умный стал, – дед удалился, бормоча под нос, скрипнула замочная скважина, - ух я бы этого… да на свой двуручный меч! Куда я только его положил… Изучив привычки деда, Зак мог определить по множеству примет, когда тот хотел поспать, или еще куда отлучиться, поэтому под грозным надзором деда чувствовал себя совершенно свободно. Он мог выбираться из дому через окно всегда, когда захочет. Эта ночь не была исключением. Сделав уроки и обнаружив, что время ложиться спать, Зак, тем не менее не поспешил предаться занятию, кое, как известно, всех лучше удается тем, у кого совесть спокойна (но люди с такой совестью не всегда самые лучшие: ведь если она молчит, что удержит от нехорошего?). Зак оставил свечку – когда она почти прогорит – он уже будет здесь, а так, видя свет в его комнате, все посчитают, что он занимается уроками. Впрочем, родители уже спят, как и дед, а остальные лояльны и опасности не представляют. Кроме того свет служил индикатором – отблески свечи были видны с дерева, и если свеча прогорела, значит он задерживается слишком долго и пора возвращаться. Мальчишка открыл окно и слез по стене вниз. Этой ночью, как и во многие другие ночи он отправился к озеру. Там его ждал сюрприз. На его месте, куда путь отыскать не так просто (его знало только одно существо –, внушающий неприязнь мальчику, кот), за страшными извилистыми деревьями и высокой травой кто-то находился. Зак, почувствовав себя королевским шпионом и решил выяснить кто же угрожает короне. Невинная прогулка перерастала в приключение. Он, как мышь засел в непроглядной траве и высунул свой длинный нос, туда, куда не следовало. Оказалось, что нарушителей двое. Один голос был женский, и кажется мальчик его уже слышал. Но кто второй? Зак вгляделся в мрак и увидел, как светлые волосы блеснули в тусклом сиянии звезд. Воображение Зака было очень непредсказуемое, а сегодняшний приезд новых людей его основательно потревожил. Сердце мальчика ушло в пятки. Первым его желанием было броситься наутек. «Кровавый убийца! Дед говорил, что у него как раз такие волосы, - подумал Зак, но затем попытался успокоиться, - Нет, нет, не может быть, он бы не смог сюда попасть». Эта мысль действительно, слегка его успокоила и помогла набраться смелости выглянуть еще. Но во второй раз его взгляд вцепился в блеск металла. Мальчик покрылся холодным потом. Приключение грозило обернуться бедой. «Господи! Это та большая страшная железяка, о которой убийцы и вооружаются! Значит это правда. Точно, второй голос – это голос той госпожи, она вполне могла попасть сюда, следуя за котом, а убийца мог её выследить. Что же делать? Георгий Победоносец!? Пресвятая Дева Мария!?», - мысли закружились в голове мальчишки ураганом. Но тут раздалось: «Ай!». Что значит это слово? Для кого-то оно ничего не означает. Для какого-нибудь заштатного лысого писца. Для вора – это сигнал убегать. Кто-то его не услышит. Также это слово может сказать человек, который нечаянно порезался. В этом слове заключена какая-то толика обиды. «Ай» может перерасти в призыв к помощи, если человек сломал ногу, или прекратиться, если он просто оступился. Кто-то не обратит на этот вскрик никакого внимания, кто-то начнет думать, кто-то постарается понять, а кто-то не понимая и не думая, начнет что-то делать. Потомственные дворяне, особенно те, в которых столичная жизнь не заглушила их родовых качеств, подобны охотничьи собакам, натренированным бросаться по первому слову на противника, не тратя ни секунды на промедление – ведь замешкаться в бою – значит умереть. Посему, реакция мальчика была незамедлительной: в руку ему лег удачно лежавший рядом большой сук, он вскочил из травы и с размаху ударил этой увесистой палкой Кровавого Убийцу прямо по голове. Даже рыцарю, пусть и вновьпосвященному, весьма сложно увернуться от удара палкой, наносимого человеком, под действием крови многих поколений крестоносцев, умиравших и сражавшихся, побеждавших и забытых, но не терявших веры, а значит и не побежденных. Тем паче сложно увернуться от удара, если он наносится в тот момент, когда ты этого ну никак не ожидаешь, если, конечно, не страдаешь вполне определенными психическими болезнями. - Нет! Говорить было излишне. Когда Зак осознал кого он ударил, то пришел в ужас. Впрочем, он был так же и рад, что прошлые страхи оказались напрасными. У рыцаря потемнело в глазах на несколько секунд, да и удар был нанесен сзади, так что он не мог видеть, кто был обидчик. Мальчик же, утешаясь мыслью, что никого не убил, сиганул в овраг, который знал как свои пять пальцев и был таков. Вскоре он вернулся домой. Ударить гостя, это же надо! Он чувствовал себя ужасно глупо. Он чувствовал, что гостья его узнала. И от этого он побледнел как полотно. От своего поступка хотелось провалиться сквозь землю или лишиться памяти. В воображении Зака поступок обрастал все новыми с каждой минутой еще более черными красками. Постепенно темные мысли наползали и на всю остальную его личность. Он, как монах, занимающийся самобичеванием, начинал припоминать остальные подлые и глупые поступки, которые совершал. Размышляя о своем несовершенстве, Зак внезапно ухватил очень странную мысль, неизвестно когда появившуюся у него в голове и завладевшую всем его сознанием. Ему было все равно. «Ну подумаешь, ударил человека дубинкой, ну… нехорошо. Но в конце концов все живы. А я сделал это не специально», - из совершенно спокойного уголка своего ума смотрел он с безразличием на все только что приключившееся. У Зака было неплохое алиби, дед бы горою стоял за то, что Зак из своей комнаты никуда не уходил. А деда переубедить может только божий суд (да и то не факт). В любом случае светловолосый рыцарь попытался намеками выяснить кто это сделал, но распространяться на счет ночного происшествия не стал – на следующий же день уехал. А гостья, имени которой Зак так и не спросил, странным взглядом посмотрела на него, так, что мальчишка поспешил скрыться, найдя убежище в лесу.
Эписодий 2. Но вот прошло несколько лет и родители отправили Зака в Излюд. - Ты у нас третий сын, так что нечего тебе дома прохлаждаться, иди, сын, осваивай профессию мечника. Станешь пажем, потом оруженосцем, ну а там – видно будет, - говорил отец, роясь в буфете. - И помни, мой мальчик, главное – это благородство и честность! Не склоняй своей головы ни перед кем, кроме как перед королем. Будь всегда первым в сражении, беги туда, где всех больше врагов и удача будет улыбаться тебе. Попомни мой совет! – сказал дед, который неожиданно появился в дверном проеме. Отец с кривой улыбкой на губах покосился в сторону старого рыцаря: - Какое благородство, папа! Право, сейчас не прошлый век, сейчас главное – это деньги. Ну, возможно слава, впрочем последняя приходит с деньгами. Сейчас даже знатность рода не так важна, как состояние. Честность никому не нужна, - отец достал очередную бутылку и заглянув в неё убедился что она пуста, - Ну вот что с ней, с честностью? Намажешь её на кусок, съешь? Будешь сидеть честный, но пухнуть с голоду. В наше время надо подсуетиться, где-то может все и не договорить, а кому-то сказать что-то приятное. Благородство… Ха! Место ему только в книжках. По сути дела это всего лишь эгоизм – никому не приносит пользы. Ну вот, женишься ты, например, а жена тебе скажет: «Извини, человек ты, конечно, хороший, но я хочу иметь деньги, которые я могла бы тратить». А у тебя их нет. Что она сделает? - Что? – глаза Зака странно блеснули, он со всей серьезностью посмотрел на отца, который увлеченно выкладывал из шкафа несколько очередных пустых бутылок. - Не слушай этого болвана! – прорычал дед, - Пойдем отсюда, оставим его наедине со своими деньгами, которых у него нет. Дед развернулся и вышел из гостиной, поднимаясь в свою комнату. Зак последовал за ним. Войдя в комнату старый рыцарь поспешил к своему сундуку. - Так, где же он… - из сундука послышался лязг железа и на свет показался меч в красивых ножнах. Дед торжественно вручил его внуку, - это мой старый меч, мне его подарил один мой знакомый кузнец, здесь стоит клеймо якоря – это, как ты помнишь, наша родовая сигна. Обращайся с мечем бережно и не забывай его чистить и полировать каждый вечер. Глаза деда горели, Зак не без гордости подумал: «Какой все же у меня интересный дедушка, ведь он действительно когда-то был отличным рыцарем и даже, говорят, спас в бою короля Тристана Второго.» - Спасибо, дедушка, я постараюсь, чтобы этот меч был достоин своего обладателя. - Да, да! Не постараешься, а сделаешь так. И ни иначе! – старик разгорячился и развернулся к окну, - ну а теперь иди, тебя ждет долгая дорога и тяжелый путь. Не знаю, встретимся ли мы еще. Не забудь проститься с матерью. Прощание с матерью вышло более слезливое. Женщина позволила себе чувства. - Не бойся маменька, жизнь моя в руках Божьих, а Он не допустит ничего плохого, - чувствуя себя неловко, желая сказать что-то успокаивающее, произнес Зак. Но этим он вызвал только очередные слезы. Так, снаряженный 10 тысячами зени (сумма ничтожная), мечом и едой на несколько дней, Зак отправился в дорогу в Излюд. На второй день пути на него напали грабители. Молодые, немного старше самого Зака. Двое со ржавыми мечами и в кожаных доспехах, третий с кривым ножом. - Отдавай деньги, парнишка и отстегивай свой меч, - произнес вор с ножом. - Зачем? Это мои вещи, мне дали их мои родители, - тихо произнес Зак и положил ладонь на эфес меча. Он с легким интересом заглянул в небольшие, узко посаженные глаза вора, и не увидел там ничего хорошего. Грязные улицы, ругань, дешевые забегаловки, запах свободы, отдающий пылью, вечной беготней и усталостью; несчастное детство, долги, голод, первая кража и первое убийство. Заку стало его жалко. Но не перестало быть скучно. - Предлагаю выгодный обмен ты - все свое добро и мы тебя отпускаем, или… мы забираем это у тебя более плачевным способом. У тебя нет шансов, малыш, нас трое, а ты не Ахиллес. - Да, вы совершенно правы, вас трое, но это не меняет моего решения. Отдать вам свои вещи я совершенно не могу. Впрочем, если вам нужна перевязка ран, или поделиться едой – это я с радостью, как и велит того закон гостеприимства. Кроме того, я вам не советую впредь заниматься бандитизмом на дороге, за это можно попасть на виселицу и никто вас даже не будет пытаться воскрешать, кроме того, занимаясь подобными вещами вы губите свою душу… - Кончай эту коллегию кардиналов Джо, мы уже два дня здесь торчим и два дня не ели. Давай убъем этого болтуна и поделим все его вещи по братски, - раздраженно бросил один из бандитов - Что он ломается, как рыцарь грааля, нашедший драгоценную чашу? Нет, у меня есть идея получше. Похоже – это дворянский отпрыск. Мы можем потребовать с него неплохой выкуп… - задумчиво произнес вор. Другой тем временем потянул свою руку, чтобы схватить Зака. В ответ, совершенно того не ожидая, получил от юноши гардой меча по лицу, и отскочил схватившись за нос. Нос, очевидно, сломало. - Простите, господин, я не хотел. Советую вам принять лечащее снадобье. - Джо, все, я его убью. Зак оглянулся на дорогу позади себя и подумал, что он может легко убежать от этих глупых грабителей. Но в таком случае пришлось бы бросить дедушкин меч и в конце концов он не для того собирался становиться мечником, чтобы при первой же опасности отступать! Он еще раз оглядел троих преступников и ощутив какое-то нехорошее предчувствие, сделал шаг вперед. Он сражался храбро и решительно, хоть и реальной боевой подготовки у него не было. Зак ранил руку вора, так что тот выронил нож, а затем кольнул его в грудь, от этого тот упал: - Не убивай! – крикнул раненый вор и юный мечник сделал шаг в сторону, сражаясь с двумя другими грабителями, которые не слишком хорошо были обучены сражаться мечем и к тому же не выказывали ярого желания лезть вперед, боясь пораниться. Сам Зак получил две царапины, из-за которых, однако, его одежда намокла от крови. Но тут он ощутил удар ножом себе в спину, он оглянулся и увидел вора, который оклемался и, прижимая одну руку к ране на груди, второй нанес удар, с кривой и торжествующей ухмылкой на губах. Зак отвлекся и этого хватило, чтобы его повалили в пыль и начали бить тяжелыми сапогами, пока тот не потерял сознания. Бандиты не успели прервать хрупкую человеческую жизнь, таящуюся в этом теле, так как по этой дороге, как раз проходило двое рыцарей. Они подумали, что мечник уже мертв и погнались за грабителями, желая их настигнуть и обезглавить. Но мечник и не думал умирать. Он был очень упрямым для этого. Он очнулся и почувствовал как болит его тело, а на душе очень неприятно. Зак пошарил левой рукой – правая совсем не работала, и не нащупал меча. «Ну вот, я подвел своего дедушку», - не без печали отметило его сознание сей факт, - «Господи, помоги мне отыскать этот меч, помоги мне не умереть здесь». Тело его все болело, в правой глазнице словно черти разводили огонь, Зак не смел его открыть. Каждое движение отзывалось новой болью. Но сидеть здесь – значило погибнуть. Сюда могли прийти дикие звери, или вернуться разбойники. Из людей здесь ходил мало кто. Бедный Зак поднялся на колени и плюнул кровью, отметив про себя, что плеваться – нехорошо и не красиво, особенно кровью, мысленно извинился перед дорогой. Он, глупый, пыльный, грязный и избитый – никто и ничто, пылинка в бесконечной вселенной, атом, рожденный чтобы исчезнуть, умирать, однако, совсем не собирался, но почувствовал себя грустно и на глазах его появились слезы. Но он не ощущал зла ни на грабителей, ни на судьбу, ни тем более на Бога. К чему на кого-то злиться? Это делу не поможет. Лицо зла и ненависти некрасивое и грубое, в нем нет величия и силы, только слабость и страх. Юноша знал, что один особый вид травы чудесно лечит раны, затягивая их прямо на глазах. Задачей минимум было найти такую траву, максимум – чтобы её была целая полянка. Неизвестно сколько он прополз так по лесу, но вот совсем стемнело а никакой травы ему не повстречалось. Зак повалился на траву и уставился здоровым глазом на звездное небо. Упала звезда. Небо загородила чья-то тень. Это оказался усатый охотник, стреляющий дичь в сиих лесах. - Вах! Дас ист вьюнош! Он есть сильно ранен! Потерпите, у меня есть лечебный зелье. Охотник вылечил с парочки бухтылочек юного недомечника и накормил его подбитым кроликом. Охотник оказался очень веселым и указал короткий путь к Излюду, дав в дорогу немного еды. Зак поблагодарил охотника и на следующий день отправился в путь, чтобы к вечеру добраться до стен этого портового города, где находилась гильдия мечников, куда он и хотел вступить. Он туда вступил, сдав испытание. Ему дали обычный меч и с тех пор он жил в Излюде, тренируясь и учась. Учился он не покладая рук. Поражение в дороге сделало его еще упорнее в дисциплине и усилиях, которые он прилагал к занятиям. Он не учувствовал в той веселой жизни юных мечников, которая так похожа на жизнь юных магов и всех, кого бы то ни было юных. Он не шастал в кабаки, но и никого не осуждал за это, он не обрывал разговоры о женщинах и вине, но сам не учувствовал в них. Он мало говорил, мало ел и спал. Свободное время проводил в библиотеке. Однако, в учебе он не был первым. «Моя воля недостаточно крепка, надо стараться», - размышлял он. Порой ему становилось лень, и он, как раньше к озеру, теперь уходил к берегу моря и любовался им и вид загадочных вод пробуждал в нем какие-то воспоминания, вызывающие на его лице улыбку. В гильдии он подружился с двумя ребятами – Антуаном и Гансом. Славными парнями. Простыми и дружелюбными. Через несколько лет их вместе и назначили в Пронтерский военный корпус, чтобы завершить свое обучение мечника и продолжить военное дело на высшем уровне. Зак стал высокого роста, волосы стали еще ярче, лицо худое и острое, под его бесстрастным иконописным взглядом люди чувствовали себя как на божьем суде. Иногда его называли совестью, иногда просил уйти. Впрочем, там, где случалось какое-то несчастье он был первым и желанным гостем. Под его суровым взглядом исчезало не только буйное веселье, но утихала и грусть. Во время службы в Пронтере всех новобранцев разделили на сотни, а затем на десятки. Антуан, Ганс и Зак приложили все усилия, чтобы оказаться в одной. Кроме того в десятке следовало выбрать десятника. Им оказался боевой и задиристый Альфред. Он вызвался первым и показал неплохие воинские данные, а никто и не возражал. Единственным недругом Зака был Хорус. Он был второй фигурой по величине после Альфреда. Очень сильный и благородный. Нельзя сказать, чтобы он был злой или неприятный, но Зак с ним почти не разговаривал. Хорус же Зака даже уважал, а в душе завидовал ему. Вокруг Хоруса всегда была компания поклонников, Зак все делал в тишине и одиночестве. Но не смотря на это Хоруса сжигала внутренняя ревность, так как он чувствовал, что Зака люди уважают больше, чем его. В тайне, Хорус, надеялся занять место командира в десятке и всеми силами стремился к этому, выказывая свою доблесть где только можно. И в целом он действительно был неплохим, даже очень умелым и влиятельным человеком, единственное, что его портило, пожалуй, это тщеславие. Всей сотней командовал капитан Луи – усатый краснолицый вояка, перед военным искусством которого трепетала вся молодежь, ему помогали два полусотника. Луи кричал на них утром и вечером. Они маршировали на плацу и сражались с куклами или друг с другом. Их учили сражаться короткими и длинными мечами, использовать щиты: от кулачных до рыцарских и башенных, благо всего этого простого вооружения хватало за глаза. У самого Луи был прекрасный остро отточенный двуручный меч, зачарованный при помощи карт гидры. К сожалению рекрутов, им пока не доводилось видеть этот меч в настоящем бою. Однако сами они вскоре начали махать мечом вдоволь. Кроме тренировок, заучивания устава, геральдики, законов, юные курсанты также выполняли милицейские обязанности – патрулировали город, отыскивали воров, преступников и бандитов, ловили торговцев и «черных алхимиков», варящих одурманивающие зелья, подрывающие благополучие королевства. Однажды вечером он встретил ту, что была, еще в его детстве у них гостях. Она жила на в большом доме во дворике которого росли размашистые деревья. Зак ходил по этой улице по милицейскому обыкновению своему и раньше – по предписанию капитана, вместе с тремя друзьями - мечниками, присматривая за столичным порядком, однако, если раньше он шел просто, без тревог, то отныне сердце его каждый раз замирало здесь. Он глазами искал свою знакомую, среди тени деревьев, и его занимала мысль, а помнит ли она о нем. «Конечно нет,» - приходил он к мысли. «А если и да, то, разумеется, нехорошее, ведь я сделал тогда такой глупый и нехороший поступок,» - думал он, сгорая от стыда, но не в силах оборвать свои мысли, которые раз за разом, как привязанные, возвращались к одному и тому же. Мечника это тревожило и он уже подумывал, а не сходить ли и не исповедоваться об этом капеллану. Однажды, идя по своему привычному маршруту, возвращаясь вечером после дежурства, мечник увидел, как дети о чём-то спорили. Видя ночью спорящих детей он тут же направился к ним, к тому же двоих он видел один раз и знал – их звали Фридрих и Иоанн. - Что у вас случилось, дети, возможно я могу разрешить ваш спор? - Да мы тут мяч забросили прямо на балкон вон того дома, дяденька, а как достать – совсем не знаем. Говорят, там живет колдунья – заколдует в лягушку, а нам это не надо. - Какая ж такая колдунья? Я сейчас все узнаю, – мечник нахмурился и подошел к тому дому. -Не надо, дяденька! Она сначала вас заколдует, а потом и до нас доберется! – запричитали дети. - Не волнуйтесь, Господь хранит слуг своих от всяких темных чар! «Гм, ну вот и пришлось мне сюда позвонить,» - подумал рыжий мечник, дернув несколько раз за шнурок входного колокольчика. Но никто не ответил. -Какая жалость! Видимо никого нет! Но ребята оказались рады этому. Но мечник не остановился. - Ну, мячу не место на балконе, и если никого нет дома, то, я думаю, ничего страшного не будет, если я слазаю и его достану, - и Зак полез. Лазал он хорошо – этому умению натренировался еще в ранней юности своей. На балконе действительно лежал мяч, но так же там была и дверь, которая как раз в этот момент открылась и Зак, поднимая с пола мяч увидел темноглазую красавицу. В чем-то сходство с колдуньей может у ней и имелось, вероятно в её загадочном взгляде, в котором мечника привела в странное беспокойство печать неведомого несчастья, проглядывавшего даже сквозь улыбку. Обычно, внимательному мечнику, желающему научиться в будущем чуду именуемому sacrifice или devotion, требовалось только взглянуть на человека, или услышать от него пару слов, или посмотреть в глаза, чтобы понять, что за чувства испытывает человек перед ним – радуется, или печалиться, замышляет злое, или дружелюбен. В этих темных глазах у него ничего разглядеть не получалось, что приводило его в совершенное замешательство. Впрочем, по крайней мере её глаза были слегка удивлены, но смотрели без страха. - Извините… я… Здесь дети играли в мяч и забросили его. - Правда? А вы и решили его достать? - Да… Я пошел, до свидания. Я думаю, больше этого не повториться, - и мечник еще раз извинившись быстро вылез с балкона. Так по-глупому он видел её последний раз в жизни – потом судьба отправила его бороться с монстрами в разных частях света и принести в доказательство лапы, кости и прочие аксессуары поверженных – это была часть экзамена на крестоносца, а после этого Зак вызвался одним из добровольцев на священный квест и в своих странствиях не был в Пронтере 20-ть лет, а когда вернулся, все было уже иначе. Стасим I. Экзамены. Я с трепетом стоял в приемной перед большой черной дверью, ведущей в зал испытаний. Зал испытаний находился под Пронтерскими Казармами, однако, это подземелье, к удивлению многих любителей мрачных и готических пейзажей было совсем не таким, каким оно могло и представиться, оно выглядело весьма чистым и убранным, без всяких пауков и паутины, скелетов, мусора, пыли и тому подобных вещей. Более того, с недавних времен пол начали мыть чистяще-ароматическим раствором, купленным у алхимиков, отчего повсюду витал приятный лимонный аромат. Молодые воины, желающие стать крестоносцами, следили за чистотой и порядком в этой обители, поочередно убираясь, не забывая в том числе регулярно смазывать дверные петли. Ведь выполнение хозяйственных обязанностей – одна из частей испытания, которое надлежит пройти каждому, кто захочет носить звание крестоносца. Ну или почти всякому: иногда такое звание жаловалось королем сразу, за совершение какого-то подвига. Для обычных же воинов, не отличившихся в военных походах, то есть таким как я, нужно было миновать долгое обучение, заканчивающееся чередой испытаний приходящихся небезопасными, в следствии чего некоторые кандидаты на доспехи рыцаря креста не видели после экзаменов больше белого света. Аминь! Сегодня был день моего Экзамена. Год назад я стоял перед этой же дверью и год же назад мне было дадено задание совершить паломничество в отдаленные и увлекательные места. Такие как разрушенный и проклятый, забытый богами город Гласт Хейм, наполненный созданиями бездны, как бочка селедкой, пыльные и жутковатые Морокские пирамиды (вот где не достает лимонной воды для мойки полов!), а также ушедший под землю древний город близ Пайона, кишмя кишевший разной агрессивно настроенной живностью. Итак, я посетил все эти места и на дело сие я потратил ровно год. По четыре месяца на каждое место. И вот сейчас я вернулся, что меня несказанно радовало. Впрочем, так же я был и смущен, так как в охватившем меня сладостном чувстве восхищения я не без опасения предполагал тщеславие и гордость, склонность к которым я в себе всегда тайно ощущал. Я постучался в дверь три раза. И дождавшись заветного «войдите», я не преминул тут же претворить эти слова в жизнь и выдохнув от волнения открыл дверь и вошел. Хоть я и сражался и с дикими орками, опьяневшими в совей ярости, и с толпами мелких и коварных гоблинов – не раз был близок к поражению, и закалил в этих сражениях свои нервы, однако, скажу честно, в этот момент я все равно испытывал волнение. В открывшейся взору небольшой комнате горели свечи, установленные на большом колесе у потолка, давая достаточно света, чтобы окинуть взглядом скудное убранство помещения. В центре стоял большой стол, на котором валялись многочисленные списки, рядом со столом находился шкафчик, заполненный учетными книгами, а за столом сам длинноусы экзаменатор – крестоносец в возрасте: - Здравствуй, о юный и храбрый мечник. Да ниспошлет тебе благословление Господь в милости своей. Крестоносец сидел за столом, его тяжелые наплечники были отстегнуты и, вместе с плащом, висели на спинке стула. - Здравствуйте, сэр. Благодарю вас. Святые отцы учат, что Господь заботится в равной степени о всех своих чадах и ни один волос не упадет ни с чьего плеча без Его ведома. - Я вижу, что в своих странствиях ты преуспел не только в обращении с мечом, но и в богословии. Закхария, это ведь ты? Не тебя ли прошлый год я отправлял в паломничество, не тебя ли я вновь вижу к вящей радости моей? - Да, это я, сэр. Я побывал во всех местах, кои и были вами обозначены. В знак моего пребывания там я принес частицу мощей святого из Гласт Хейма, из земель сарацинских я принес гвоздь от гроба Господнего, а из катакомб сгинувшего в лесах города – священную книгу, - я сказал в точности все как есть и с этими словами вынул из своей сумки оглашенные реликвии и положил их на стол перед экзаменатором. - Чудесно! – крестоносец достал одну из папок с полки, надел на нос очки и начал листать страницы, - Я вижу ты справился со своим заданием достойно. Ты повидал многое: жаркие пески и дикие леса, мрачные подземелья. Много опасностей таили в себе эти места, но, раз ты живой и стоишь передо мной, значит тебе удалось их избежать. - Лишь милостью Божей; я бы и шагу не смел ступить без Его на то воли, - эти лестные слова меня смутили. - Прекрасно! – крестоносец отложил свою папку и взглянул на меня в упор. - Скромность – это украшение, конечно. Но не стоит зазря прибедняться, юный мечник. Ты храбр и смел – это достойные качества, которыми в наше время могут похвастаться немногие. Ты честен, а это в наше время редкость и, как бы это не было печально, даже среди рыцарей церкви. Впрочем, порой ты слишком поспешен в решениях, но с возрастом, я думаю, ты станешь более осмотрительным. В общем, ты человек хороший, но в крестоносцы я тебя взять не могу. Внутренний восторг неестественным образом ушел из моей души в этот момент и растворился в небытии. Впрочем, мою решительность ничто не поколебало. Для моего оптимистического ума не существовало непреодолимых преград, ведь пока ты веришь, честно сражаешься и не сдаешься – ты непобедим и даже смерть страшиться таких людей - она не в силах убить их всецело. - Сэр, я доверяю вашей мудрости и вашему опытному глазу. Но, если есть хоть возможность, чтобы изменить ваше мнение, то я сделаю все, что смогу, чтобы стать достойным носить крест на моих одеждах. - Конечно сделаешь! – улыбнулся крестоносец, - Об этом я и хотел с тобой поговорить, юноша. Ты должен понимать, что звание «крестоносец», или же рыцарь креста, отличается от простого рыцарского титула. Рыцарь может служить только королю, крестоносец – Богу. В связи с этим обычной доблести и храбрости ему недостаточно. Он должен быть твердым в своей вере и уметь противиться злым наваждениям – самым опасным в нашем мире, губящим не столько тело, сколько душу. Твою храбрость мы испытали, теперь же настал черед испытания веры, - крестоносец немного помолчал, а затем, что-то словно внезапно вспомнив, спросил совершенно о другом, - Кстати, ты принес цепи? - Да, - я рассеянно залез в сумку рукой и вынул оттуда несколько тяжелых цепей с замками. - Хм… какие интересные, надо будет как-нибудь… Ах, да! О чем это я? Положи цепи здесь, впрочем, я надеюсь, они нам не понадобятся. Моя задача была совершенно простая, как мне тогда казалось, - провести ночь вместе с рыцарем. Я должен был читать заупокойные тексты всю ночь в небольшой часовне, куда поместили тело мертвого рыцаря, погибшего в Гласт Хейме и возвращенного в родные земли братьями-крестоносцами. Экзаменатора я покинул с приподнятым состоянием духа – я шел чуть ли не в припрыжку, что, конечно, неподобает рыцарю, но я был столь взволнован, что ничего не мог с собой поделать. Да и в конце концов, что в этом плохого? Гораздо ужасней, на мой взгляд, когда рыцарь попускает насилие и забывает о близких и не чистит свои доспехи. Недолго плутая я вышел из подземелий и встретил своих друзей – Ганса и Антуана – двоих славных мечников, тоже готовящихся вот-вот стать крестоносцами. Я пересказал им, что со мной произошло и мы вместе отправились пройтись по городу. - Слушай, Зак, - говорил Ганс, - Хоть эта задача и кажется тебе легкой, но, могу сказать, что тут что-то не просто так. Помнишь, этот любитель цепей говорил что-то про испытание веры. - Да… я теряюсь в догадках в чем тут дело. Ну что может случиться ночью в часовне рядом с павшим товарищем! Да еще дверь закрыта будет к тому же – никто не сможет войти, - я немного задумался, предчувствуя что-то захватывающее. - Может быть это какая-то хитрость? – подал голос Антуан, - я слышал об одной истории… - Какой? Не мог бы ты поведать её нам? – спросил я. - Что ж, извольте. Один крестоносец совершил нехороший поступок и его заподозрили в измене. Священный совет хотел проверить лояльность этого крестоносца и они придумали любопытную вещь. Они сказали крестоносцу: «Установив твою вину, но приняв во внимание смягчающие обстоятельство мы назначаем тебе епитимью – мы оставим тебя в келье и ты должен будешь ни на что не отвлекаясь пятьсот раз прочитать псалтирь. Если ты все исполнишь в строгости, то ты можешь считать себя искупленным.» Оставшись в келье крестоносец задумал в точности последовать данным указаниям и принялся читать псалтирь, как вдруг, когда он уже почти закончил он внезапно услышал лязг оружия и доспехов. Где-то шла битва. Тогда крестоносец не минуты не размышляя схватил свой меч и бросился на шум, оставив свои обязанности. В тот же миг из тени вышел один из советников и с улыбкой сообщил, что крестоносец удачно прошел проверку. Таким образом, погубив себя, на самом деле он себя спас, а если бы хотел позаботиться о себе, то окончательно бы потерял доверие совета. Мне было интересно услышать эту историю, как и Ганс, который слушал её внимательно. Таким образом, за разговором, мы подошли к небольшой часовне, что находилась в тени Пронтерского кафедрального собора, в которой и предстояло мне провести ночь. Двери в часовню были закрыты и около них стоял какой-то человек в лохмотьях и смотрел на них, как змея на птицу. Мы переглянулись и подошли к оборвышу. - Вот вам серебряная монета, - предложил Антуан. Тогда нищий обернулся и мы увидели его зловещее лицо. Этот человек был худой и старый, впрочем, старость оставило ему проворство, что делало его похожим на большого черного паука. Его гнилые острые зубы обнажились в пугающей улыбке. Грязная клочковатая борода и волосы никогда не знали расчески. Один глаз у него заплыл и он держал его закрытым, второй же впился в нас, как нож в ломоть сыра. Этот человек своим видом вызвал у меня сильную неприязнь и какое-то гнетущее чувство, впрочем, я понимал, что о человеке нельзя судить по внешнему виду и, более того, блаженны нищие, ибо их есть царство небесное. - Спасибо вам добрые господа, что не бросили меня бедного умирать, - запричитал нищий, упрятав монету в недрах своих лохмотьев, затем сделал несколько шагов ко мне и посмотрел своим немигающим глазом прямо мне в глаза и меня охватил страх. Но нищий уже повернулся к Антуану: - Вот цепочка, пусть её наденет тот, кто ночью этой в ад сойдет, пусть её не снимает сегодня, хоть его бы об этом попросил сам Илия Пророк, - с этими словами нищий вложил в руку Антуана цепочку с небольшой плоской пластинкой на ней и неуклюже поковылял отсюда. Эта встреча нас сильно удивила. Сначала мы подумали, что это какой-то сумасшедший, или колдун. Антуан состроил кислое выражение лица и бросил бесполезную бижутерию. Никто не стал его останавливать. Наступил вечер. Мои товарищи разошлись и я стоял в предвкушении на пороге часовни. Вдруг я заметил, как что-то блеснуло на ступенях часовни, я посмотрел и увидел цепочку, что выбросил Антуан. Во мне взыграло любопытство и я наклонился и поднял странную вещицу. Тем временем мне отпер дверь святой отец, облаченный в черную рясу и приглашающим жестом указал вовнутрь. Я осенил себя крестным знамением и с благоговением переступил через порог. В часовне царил полумрак. За окном уже было темно, а тут еще темнее. Стрельчатый свод, четыре узких окна-бойницы выполненные цветными витражами. В дальней от входа части находилась большая каменная плита, на которой лежал мертвый рыцарь. Тление совершенно не затронуло его. Он лежал в чистых одеждах, словно только прилег отдохнуть, лицо его было совершенно безмятежно. Руки сложены на груди, рядом лежит меч. Рыцарь лежал в своих доспехах чистых, без ржавчины, во всем его облике была призрачная красота. - Вот тебе шесть свечей, юноша, меняй их каждый час, - сказал священник. – Как только прогорит последняя и в окно ударит луч света – можешь отпирать двери и возвращаться. Я кивнул и, попрощавшись со священником, подошел к кафедре, на которой лежало святое писание, кое мне нужно было читать. При свете свечи я читал о стенаниях Давида и голос мой, гулко раздавался в тишине часовни. Свеча горела, порождая как свет, разгоняющий мрак, равно как и тени, пляшущие на границах видения. Я сменил третью свечу, значит, сейчас настал примерно час ночи. Все звуки стихли – город объяла полная тишина. Во мне проснулось какое-то беспокойство. Вдруг, я нащупал в кармане цепочку. Я достал её на свет и начал внимательно разглядывать пластинку. К моему удивлению, я нашел, что эта пластинка открывается. Поддев пальцем створки я увидел внутри изображение Господа нашего и понял, что в мои руках какой-то священный амулет, тогда, недолго думая, я надел его. Хоть истинная вера кроется не во внешних вещах, а внутри сердца, однако, они не мешают ей, но наоборот, помогают хранить уверенность и настраивать ум на нужное течение. Тем временем я почувствовал, как что-то изменилось в комнате. Мне показалось, что свет начал гореть приглушенней, словно краски поблекли, словно стали темнее стены и лики святых, перешли в другой спектр цветов. Мой голос стал звучать тише и как-то иначе и когда я замолкал и пытался вслушиваться в тишину, тогда мне казалось, что я оказался в царстве безмолвия. Я взглянул на окна, но за ними было совершенно темно и непроглядно и мне показалось, что эта темнота начинает клубиться и оживать за окном, что она уже не скрывает под собой все те мосты, здания и деревья, что были видны при свете дня – все это исчезло, оставив вместо себя лишь подвижную тьму, проникающую сквозь щели, осторожно, но неотвратимо внутрь часовни, заполняя собой все пространство. И тут я с ужасом увидел, как черная когтистая рука появилась из-за каменной плиты и потянулась к свечке. Мне отчаянно захотелось видеть больше света, мне казалось, что свет сможет отогнать потустороннее наваждение. Я хотел броситься вперед, но мои ноги приросли к полу и я мог лишь наблюдать, как она потушила единственный источник света и комната погрузилась в тьму. Я не мог ничего разглядеть в этой ужасной тьме. Мне захотелось броситься отсюда прочь, скорее, не разбирая дороги и не смотря ни на что, в слепом приступе инстинктивной паники. Но на то и дан человеку ум, чтобы совладать со своими сиюминутными желаниями, чтобы они, не взяв над человеком верх, не принесли, вслед за краткой радостью вечные стенания. Хоть мой ум и пребывал в этот момент в странном состоянии – все мои мысли путались и беспорядочно сменяли друг друга так, что на какой-то одной было совершенно нельзя сосредоточиться, однако, с Божьей волей, я нашел в себе силы подавить странный бессознательный страх завладевший мной полностью и призывающий бежать без оглядки из этого места. Прямо передо мной был мистический мрак, он казался бездонным и холодным, он был темнее самой черноты и казался рваным провалом из которого веет злом и погибелью. Блаженный Августин говорил, что зла не существует, зло – это лишь отсутствие добра. В этот момент я готов был поспорить с этим утверждением, ибо ощутил, как из этого мрака на меня смотрит воплощенное зло, кроме того, я почувствовал, как оно приближается, и если оно выйдет от сюда, то меня больше не станет в живых. На моей перевязи висел меч, но я не стал его касаться; я почувствовал холод образка на моей шее. Господи, жизнь моя в руках Твоих, и верю я, без Твоего ведома не позволишь Ты и волосу пасть с моей головы и никто не властен надо мной, слабейшим, ибо Ты стоишь надо мной в милости своей вечной и непреходящей. Колдунам и магам справедливо бояться, ибо их силы конечны и отнимутся у них в самый нужный момент, рано или поздно. Но зачем же бояться мне, ибо не свою волю я претворяю в этом мире, но Твою. Твоё имя произношу перед битвой и на Тебя надеюсь, Вседержитель, Творец неба и земли, всего видимого и невидимого. И Ты есть тьма и свет и кроме тебя ничего нет. Так чего же мне бояться, если все, что есть здесь – это Ты, Господи. Я закрыл глаза и сделал шаг в эту темноту, не обращая ни на что внимание. Мне показалось, что я ступаю по мосту, сужающемуся и превращающемуся в лезвие, но не смотрел я под ноги и не видя, но по наитию, ступал верно. А где-то вдали, за мостом, я видел сияющую золотом чашу, недосягаемую и священную. Второй шаг дался легче, а третий совсем легко. И вот, когда я уже достиг самой темноты, когда я должен был оказаться в самом сердце царства мрака, я нашел, что там ничего нет и то, что пугало меня разлетелось множеством осколков. После чего сама собою зажглась свечка, словно она и не гасла, но лишь я не видел её света. От странно оцепенения я очнулся под утро. Псалтирь лежал открытым, свеча давно сгорела. Казалось, я спал, но я не мог дать себе полностью отчета в этом. Казалось, я побывал в подземном мире, но и об этом я не мог говорить с уверенностью. Я встал и отпер дверь часовни. И был рад вдохнуть свежего утреннего воздуха. Солнце вставало над Пронтерой, принося тепло и возвещая новый день.
Эписодий 3. В котором крестоносцы ищут священную Чашу, а находят свою погибель. Так же Зак писал письма домой, родным и получал ответы от матери и деда, реже от отца. Выпускные экзамены он сдал. И вот во внутреннем дворе Пронтерских Казарм выстроилось пять десяток воинов, сотни усатый капитана Луи. Сам капитан стоял перед ними, держа шлем, украшенный яркими перьями плюмажа, на изгибе локтя. Лиловый плащ, начищенные доспехи все блестело и было совершенно. Усы, уже с сединой, подстрижены, лицо непроницаемо, короткий меч на поясе, двуручный – предмет вожделения многих юнцов – за спиной. - Слава королю Тристану Третьему! – капитан Луи высоко поднял меч, который блеснул в лучах солнца. - Слава! Слава! Слава! – отозвалось пятьдесят голосов. - Спокойствию Его Величества и жизни всех мирных подданных его королевства угрожает множество опасностей. Ваш долг, как его защитников, сражаться с этими исчадиями ада. Вы, прошедшие экзамены и достойные называться рыцарями креста и короля, должны сделать все, чтобы сохранить священный покой наших границ. Сегодня каждая десятка получит задание, которое, клянусь душой, должно будет выполнено во что бы то ни стало! Десятник Альфред, шаг вперед! Задача твоей десятки – принести священную чашу Иосифа Аримафейского из старого монастыря, который построен на острове, далеко на северо-западе. Остальные указания вам скажет полусотский Гийом… Мечники нашили на свои одежды кресты – символ того, что они в поиске и отправились из привычной Пронтеры навстречу неизвестности. Они не были ни сэрами, ни пэрами, а молодыми юношами, которые однако, теперь имели право именоваться крестоносцами. Им выдали ездовых Пеко и острые фламберги, кожаные доспехи позволили сменить на стальные, а к сапогам прицепить шпоры. Проезжая через пронтерский мост, Зак заметил какого-то старика, приютившегося под мостом в грязном шалаше. Страшный старик со спутанной седой бородой и грязными руками взглянул на Зака и словно прошиб насквозь. Взгляд старца показался Заку знакомым, точно, он видел его недавно. Юный крестоносец натянул повода и сделал жест своим друзьям, что должен остановиться. Легко спрыгнув со своей птицы он направился прямо к старику. - Здравствуйте, отец (такое обращение было вежливо к людям старшего возраста). Я вижу вы – человек умный и порядочный. Отчего же вы ютитесь в этой нищей лачуге? - А может и не умный? А может я беглый каторжник? Какое-то тебе дело? – наморщился старик. - Человек с таким взглядом как вы не может быть преступником, я в этом уверен. Пойдемте с нами, я думаю, что вы весьма опытный человек и наверняка владеете каким-то свободным искусством, которое окажется полезным в нашем квесте. - Квесте, швесте… Все это суета! Солнце проходит по небосклону и скрывается на западе, чтобы затем вновь появиться на востоке, реки текут в океан, чтобы затем опять возвратиться на свое место. Люди рождаются и умирают, горы рассыпаются в пыль, а имена всех забываются. И нет ничего нового под солнцем и все возвращается на круги свои. Вернешься и ты еще сюда, но лучше бы ты не шел с ними, а с кем-то другим, куда-то в иное место. - Что? О чем вы, отец? – замер крестоносец. - Ни о чем, иди, орясина, воюй. Так отряд собрался и отправился в долгий поход. Они странствовали десять лет. И что только не повстречалось им на пути. И диковинные всепожирающие цветы, и бараны, величиною с двух людей, скачущие по горам с грациозностью птиц. Гигантские гусеницы, снабженные убивающим ядом, источающие паутиной стоглазые пауки-аргусы. Ожившие скалы, кидающиеся каменными глыбами во всех кого видят и кого не видят. Хитрые торговцы и странствующие монахи и сумасшедшие волшебники. Диковинные города и жаркие пустыни, крестоносцы карабкались по горам и шли по снежным верхушкам дрожа от холода. Они сражались с дикими орками и кровожадными демонами, чтобы найти священный артефакт и вернуть его. Зак проявлял бесстрашие и после того, как Альфред погиб его единогласно выбрали командиром, только один человек, Хорус, завистливо колебался, поднимая руку, но видя, что все сказали «Да», был вынужден и он подчиниться воле большинства. «Наш Бог - любовь,» - кричали участники крестового похода, бросаясь в бой. Сверкали мечи, во время этих признаний и создания ночи спасались от этой любви, где только могли. Они сменили не одну Пеку, прежде чем добрались до острова, где по легенде жил в монастыре святой Иосиф Аримафейский – хранитель древнего христианского артефакта. Они доплыли на лодке до острова, окутанного туманом и ступили на его землю. Но в монастыре что-то случилось за время их путешествия. В воздухе пахло серой и злом. На них набросились умертвия и призраки, мертвые восстали с кладбища и восхотели съесть их плоть. Адские пламенные собаки набрасывались на них, но ничто не могло остановить этих храбрых людей. Они вошли в монастырь и долго искали священный артефакт. Священную чашу, которая так же именовалась некоторыми как Грааль или Градаль. Найти её было тяжело, так как Иосиф Аримафейский, очевидно, давно уже умер, а как выглядит эта братина они не знали. Наконец, найдя старую книгу в монастырской библиотеки они прочитали, что братина – эта чаша, из которой на тайней вечере причащались апостолы с Иисусом. Немного подумав, они решили, что это должна быть простая деревянная миска, ведь ничего богаче у бедных апостолов быть не могло. И, о чудо! Как раз точно такая чаша была найдена ими в одной из келий. И когда Зак взял её в руки, все почувствовали необыкновенное, невидимое сияние и благодать, исходящие от этой деревянной плошки и все поняли, что именно из неё и не из чего другого причащались апостолы с Иисусом и именно в неё собрал кровь из раны Спасителя, Иосиф Аримафейский, и принес в этот монастырь. Странно, что она хранилась не вместе с реликвиями, а в какой-то кельи, но, наверное, когда на монастырь пало проклятье, её в суматохе оставили здесь. Крестоносцы выехали из монастыря и пустились в обратный путь. Но, нельзя сказать, что пребывание в монастыре, пропитанном злом не оставило на них своего клейма. Подобно тому, как человек, пребывающий в дымном помещении пропахивает дымом, так и флюиды зла окутали их души. Оно разбудило в них страсти, которые считались давно забытыми, желания, которые были непозволительны. Коварный демон поселился в их душах и только ждал предлога, чтобы толкнуть их к роковому решению. Возможно это ничего бы и не последовало, если бы не затаенная обида и тщеславие. Крестоносцев оставалось только шесть и каждый из них грезил чашей. Саму же чашу Зак нес в своей сумке, он упаковал артефакт в сверток, на который затем поставили печать, чтобы не открывать его вплоть до возвращения в Пронтеру. Крестоносцы расставили свои палатки, разожгли костер, выставили часов, покормили Пек и сделали еще много вещей, которые кои делали каждый раз перед тем, как ложиться спать. На карауле стоял Ганс, вернее сидел, спиною к костру, чтобы свет его не слепил, а позволял вглядываться в ночь. К Гансу подошел Хорус: - Послушай меня брат Ганс. Как ты относишься к брату Заку и к его чести и доблести? Во всем ли он тебе угоден и всем ли ты доволен в нем? - Я скажу тебе, брат Хорус, что Зак – это единственно достойный человек, называться крестоносцем среди нас всех, и если кому уготовано стать паладином самим Богом, так только ему. - Более того, я думаю, что когда он преподнесет чашу Королю Тристану Третьему, да хранит Его Величество Господь, то его тут же назначат паладином светлого креста и ему преподнесут многие лавры и почести. - И это будет вполне справедливо, - сказал Ганс, почувствовав в душе некий укол, - ведь в конце концов это именно он нашел чашу и много раз спасал наши жизни. - Но и мы спасали его жизнь! Что бы он мог сделать без нас? Без тебя, без меня, без остальных братьев. Ничего, он бы погиб в тех же ледяных пещерах. Так по какому же праву он присваивает чашу себе? - Он просто носит её с собой, кто-то же должен этим заниматься?, - в душе Ганса заворочался неприятный холодок. Действительно, каждый из крестоносцев в тайне грезил о чаше. - А он давал тебе когда-нибудь её в руки? Он похвалил тебя когда-нибудь? Скажет ли он хоть слово о тебе, когда будет вручать чашу королю? Не кажется ли тебе, что было бы справедливее, если бы все вместе преподнеси эту чашу, наравне? И пусть либо всем из нас даруют доспехи паладинов, либо никому. - Нет… нет, о чем ты говоришь, Хорус? - О том, что мы должны вернуть эту чашу себе, чтобы она не досталась одному амбициозному и непомерно горделивому выскочке. Все вместе мы имеем на неё большее право, чем кто-то один. Я не хочу никого убивать. Мы просто заберем чашу. Итак, ты со мной? - Хорус, верно ты помешался, проклятый монастырь повредил твой рассудок! Я, не могу, это будет предательство. - Если один бросает коллектив, то он предатель. Если же коллектив разворачивается в другую сторону – это значит, изменились обстоятельства. Все остальные уже со мной и Антуан и Карл, Венций, - трое крестоносцев подошли к Хорусу со средоточенными лицами, - Теперь я жду твоего слова. Твой отец будет гордиться тобой, тебя назначат паладином, у тебя будет свой собственный замок. Я подсыпал Заку сильное снотворное, так что он сейчас спит. Надо действовать немедленно, решай! - Нет, я не пойду. Но и не буду вам мешать. Пусть вас рассудит Бог, - Ганс отвернулся весь бледный, он много раз бесстрашно сражался в бою с противником, но сейчас, чувствовал, что проигрывает, хоть и не слышал лязга железа. Заговорщики вошли в палатку Зака. Внутри горела свеча и Зак, в плаще, сидел склонившись над картой. Голова его поникла, словно он заснул прямо за работой. -Тихо, - подал знак Хорус, - Антуан, обыщи его сумку. - В ней ничего нет. - Значит он носит её в сумке, что у него на перевязи. Антуан, подойди и возьми. Антуан потянулся к Заку, откинул плащ и обнаружил небольшую сумочку, которая крепилась несколькими ремнями к поясу. Он начал её отцеплять, как вдруг Зак дернулся. Оказалось, сонное зелье, столь сильное, по словам Хоруса (а его словам в этом случае надо доверять, так как он был весьма смышленым человеком и не стал бы действовать не наверняка), не подействовало как того требовалось. И Зак проснулся. Действительно, его организм был очень крепкий а в детве он часто жевал сонные листья, которые находил в своем лесу, тем самым привыкнув к яду. Этого Хорус знать не могу и потому просчитался. Зак окинул всех мутным взглядом, зрачки его расширились, он прохрипел, поднимаясь и вытаскивая меч: - Демоны. Вы пришли за чашей? «Демоны» он произнес не случайно. Дело в том, что сонное зелье, не усыпив его полностью, оказало на крестоносца странное действие, смешав границы сна и яви. Он оказался в таком неестественном состоянии, когда разум не мог полностью и нормально работать, давая волю воображению, рисовавшему в присутствующих странных многоголовых созданий, дышащих горящей серой, желающих того, чего и свойственно желать демонам. Разум, не до конца потупившийся, наложился на это видение и привел Зака к мысли, что демоны хотят похитить чашу. В какой-то мере это было правдой. В любом случае, крестоносец не мог допустить, чтобы это произошло. Поэтому он схватился за меч и ударил размаху по ничего не подозревающему Антуану, стоявшему прямо перед ним. Антуан был прожженным ветераном и инстинктивно уклонился (впрочем, меч Зака его больно поцарапал), сам потянулся за оружием, но вспомнил, что идя сюда не взял свой меч. Зак тем временем нанес еще один удар, пронзив Антуану горло. - Безумец, остановись пока не поздно! – закричал Хорус, не понимая, что в его плане вдруг пошло не так. Завязался скоротечный бой, в просторной палатке Зака. Крестоносцы не были подготовлены к бою, а Зак уснул, даже не сняв доспехи и целебные зелья, которые были на нем. Кроме того, он сражался в исступленной ярости, зная, что защищает свои мечем священный артефакт, крестоносцы же были деморализованы. Но никто из них не бросился бежать, с горечью в сердцах все продолжали этот безумный и беспощадный бой. Хорус остался один. Он сражался лучше всех и уже оставил на Заке две глубокие, кровоточащие раны. Хорус хранил молчание, но в душе его уже жило умопомешательство. «Прекрасно, я хотел избавиться от Зака, а избавился от все остальных. Сейчас я его убью и чаша достанется мне одному! Что, Ганса здесь нет? Может я убью и его ведь, что мне теперь помешает это сделать?» - думал он в свое безумном наваждении. Хорус распалился в бою и перестал контролировать себя, его противник, напротив, сохранял холодное самообладание, казалось, он не чувствовал боли. Хорус сделал несколько шагов назад и поскользнулся на крови. Зак воспользовался моментом, наскочил и повалил Хоруса на землю, приставив меч к его горлу: - Зак? Нет, ты не сделаешь этого, - глаза Хоруса в ужасе расширились, он был еще не стар (самый молодой из крестоносцев) и очень хотел жить, перспектива потерять способность видеть этот свет, привела его в ужас. Он не мог поверить, что в следующую минуту жизнь его прекратится. Ему стал так люб чад свечи, ночной воздух. Он готов был продать все что угодно, только бы не умирать, - Нет, это не я! Это они меня подговорили! Это Ганс, он хотел… - его мольбы оборвались мертвенным хрипом. Зак стоял в свое шатре ничего не понимая. Он еще не пришел в себя. Кругом была кровь и мертвецы. С отрубленными руками и проткнутыми шеями, исколотые и изрезанные. Свеча, чудом уцелевшая, почти догорела. Пол был залит липкой кровью. Ноги крестоносца подкосились и он рухнул среди трупов. Тут полог палатки приоткрылся и сюда заглянул Ганс. Не желая быть как-то причастным к тому, что планировали сделать заговорщики, Ганс ушел из лагеря и вернулся только когда все закончилось. Он и не предполагал, что все может обернуться таким образом. Сначала Ганс не поверил своим глазам, затем он пришел в ужас. Видя столько исколотых и изрубленных братьев он не мог понять что здесь произошло. «Должно быть они передрались. Что? И Зак лежит среди них, и Зак тоже мертв», - подумал Ганс. Действительно. Вид у всех был мертвецкий, а две страшные раны на груди крестоносца и его обездвиженное тело говорили о том, что мертв и он. «Господи! Это все из-за меня. Как, как я мог пойти на такое предательство. Я… Я Иуда! Вот кто я!», - Ганс ощутил как в горле его застыл липкий страх. Быть может, знай, что один из крестоносцев живой, Ганс бы и не пришел к той, мысли, которая завладела им. Но он этого не знал и покорился своей судьбе. Он медленно вышел на улицу. Вдохнул свежий ночной воздух. Проверил свою пеку и подбросил поленьев в огонь, как костровой. «Хотя зачем?» - отрешенно подумал он. Потом он вернулся к пекам и отвязал птиц. - Гуляйте! . . . Придя в себя Зак почувствовал сильную боль во всем теле. Затем ощутил неприятный запах, ударивший ему в ноздри. Он в ужасе открыл глаза и увидел мертвое оскаленное лицо Карла, лежащего рядом с ним. После этого мир потерял для него все краски. Он сел и сидел. Он не понял, сколько он так просидел. Он не знал, о чем он думал и чего хотел. Но вдруг какая-то странная радость вдруг и надежда всколыхнулась в его сердце. «Здесь нет Ганса! Конечно, он не мог!», - вспыхнула в сознании Зака спасительная мысль. Он бежал на непослушных ногах из палатки и во второй раз сердце его рухнуло в бездонную пропасть. Раскачиваясь под ветром на дереве висел мертвый посиневший Ганс и вороны кружились над ним. - Боже, что же я сделал? Кто я теперь? Одно я знаю точно: скорее я слуга дьявола, чем Твой вассал. Рассвет был особенно злой этим утром. Холодные облака мрачными замкам высились в небе, почти полностью скрывая его. Солнца не было видно, зато северный ветер был очень ощутим. Кроме его унылого завывания ветра больше не слышно было ничего. Вскоре из скопившихся туч пошел легкий снег. Вспорхнем вороном с ветки и поглядим вниз, с высоты птичьего полета. Мы обнаружим, что под нами расстилаются горы Юно, на одном из крохотных горных плат, находится лагерь крестоносцев. Все они разложены штабелем на земле со своими доспехами и оружием. Один мужчина, с рыжевато-седыми волосами копает твердую землю лопатой. Вот он закончил и начинает складывать мертвецов в полученное углубление. Закончив с погребением мертвых, он воткнул их мечи поверх в могилу. Немного постоял, затем собрал все остальные вещи, палатки, снаряжение, книги – все что было у них и у него прежде. Собрав все в одну кучу он развел костер. Костер сначала недовольно дымил и никак не хотел разгораться, но затем пламя поднялось и с аппетитом зализало предоставленный ей скарб. Уставший мужчина сидел рядом и смотрел на это большой огонь и чувствовал, что в нем тоже что-то сгорает. Он попробовал помолиться, но почувствовал, что святые слова жгут его сердце. До своего меча он тоже не мог дотрагиваться больше, но он не мог его и оставить здесь. Он еще долго сидел и смотрел на костер, только потом, начал спускаться вниз, ведь его ждал еще долгий путь. Эксод. - Я вернулся… - сказал я, сидя на могильной плите, около моего бывшего родового поместья. Здесь лежал мой дед и улыбался с рисунка на кресте. Интересно, кто придумал повесить здесь улыбающийся портрет? Ну что ж, время не щадит никого и грустно навсегда расставаться с теми, кто дорог. Вот, наверное, почему вечно живущие вампиры кажутся бесчеловечными – они перенесли все возможные человеческому сердцу печали, вечная жизнь, несовместимая с важными для человека переживаниями, исказила их психическое состояние, сделав чужими для людского общества, морали и нравственности. Впрочем, измениться, чтобы выжить – пойти по пути наименьшего сопротивления – в этом меньше чести, чем сохранить сердечную доброту и человеческий облик, будучи вечно живущим. Впрочем, иногда сложно оставаться добрым даже в нашей конечной маленькой жизни – что уж тут замахиваться на вечность! Орки подкрались к самой Пронтере в один из своих рейдов, но на пути у них было неожиданное препятствие – мое родовое поместье. Здесь всего жило трое моих родственников. Дед умер сражаясь с орками. Он все же нашел свой меч и отбивался до последнего, прикрывая отход родных. Дед оставался сильным даже в старости своей. К нему присоединился и отец, вечно грезивший о деньгах и вставляющий размышления о золотых зени в каждое предложение, в сердце своем оказался тем же благородным рыцарем и не бросил отступающих. Мама, хоть и спаслась и избежала участи, постигшей мужчин, но пережила она и их ненадолго. Я был на её могиле в Альдебаране и оставил там желтые полевые цветы – я их раньше рвал ей, в детстве, и они ей нравились. Я навестил дом той красивой госпожи, надеясь хоть её застать на месте, но, увы, старый сторож, прогуливающийся в заросшем, давно неухоженном парке перед домом, сказал мне, что все обитатели этого дома погибли от внезапно разыгравшегося по всей Пронтере черного морового поветрия. В Пронтере же не осталось тех, кто меня знал. Капитан Луи, как мне удалось выяснить, через год, после того, как мы отправились за чашей, подал в отставку и куда-то пропал – меня это немного смутило и дело показалось не совсем чистым. Больше у меня нет рыжих волос – они выгорели на солнце и глаза из голубых стали серыми – я бы и сам себя не узнал, не говоря уже о тех, кто редко меня видел. Хотя, один человек меня все же узнал. Это тот старый отшельник, который сидел под мостом, во время нашего отъезда, двадцать лет назад. Он же в отличии от меня совсем не поменялся в лице.
нет, чашу не палил, так с собой и носит пока. ... Простите за грамматически ошибки и запятые, надо будет почитать правила русского языка -_-
"пользуйся 2008 вордом ) он и как учитель русского сойдет" далеко не всегда, он скорее больше косячит нежели помогает.
