Пока штырит, этим надо пользоваться. Продолжение, что ли.) Осень окутает улицы снегом с дождем, А в мае запавшие окна ослепнут от солнца. И там, где проходит она, и там, где могла бы пройти, Вслед ей машут открытые двери - мы тебя ждем! Она ищет свой дом... (с) Своих мужчин София ненавидела тоже. Иногда Натаниэль даже сочувствовал бедолагам, с таким неослабевающим энтузиазмом она их изводила. И не с одним таким несчастным потом паладин пил в ближайшей таверне, не решаясь посоветовать "так бросай ее к бафометовой матери", потому что сам - бросить не мог. А ведь был всего лишь спутником в походах. "Что она со мной делает?" - бессильно вопрошал стену перед собой давно знакомый Натаниэлю Убийца, пока тот подливал ему в кружку горячего вина, - "Как ты ее терпишь?!" Паладин пожимал плечами: "Просто не люблю. Ее нельзя любить, иначе сойдешь с ума." Потом добавил: "Уходи." И тут же пожалел о сказанном. Странно, что она, коллекционирующая любовников, словно свои магические книги, ни разу не рассматривала его в этом качестве. И вообще, избегала, как зомби святой воды, в самые холодные ночи их походов даже не ложилась рядом согреться. Между ними всегда был костер. Паладин за это был горячо благодарен Господу, но порой все-таки недоумевал, в чем причина. Подумывал даже спросить, но разве ж такую спросишь? Еще было раз, они набрели на разрушенную деревушку в окрестностях Геффена. Здесь, видно, побывали орки, не оставив никого живого, потом пришли кобольды и поселились на развалинах, возясь в горелых обломках. Мелкие слабые твари, казалось, что с них возьмешь? Да и завидев двух таких путешественников, кобольды предпочли бы затаиться, пока те не пройдут мимо. И так ведь ясно, что не сюда они... Натаниэль продумал все это, в сущности, как только они вошли в деревню, а потому даже не беспокоился. Пока что-то словно не продернуло холодком по лопаткам, и он не обернулся. Паладин никогда не видел в глазах Софии ничего больше, чем неизменная холодная улыбка, или вежливый интерес. Тем страшнее была та выжигающая сумасшедшая ярость, что он вдруг поймал во взгляде архимагессы. Хотя куда там "поймал", еще с пару секунд стоял, как к земле прибитый. Она поднимала трясущиеся крупной дрожью кисти, а он понимал, что тишина вокруг становится неестественной. Что замер даже ветер, и вот уже которую минуту молчат птицы. Губы колдуньи шевельнулись, и прежде, чем Натаниэль понял - надо что-то делать, его руки сами схватили женщину поперек талии, заводя за спину локти, зажимая рот ладонью в латной перчатке. Ей, наверное, было больно, но это он понял только потом, а сейчас просто медленно осознавал, что еще немного - и она прошлась бы по несчастной деревушке сначала Дыханием Бури, потом своим любимым Владыкой Кармина, устраивая здесь Рагнарек в миниатюре. Кобольды, конечно, богопротивные монстры, но видит Бог, не заслужили столь жестокой смерти. Во всяком случае, пока что. София не брыкалась и не визжала, даже вырваться не пыталась, просто замерла, сжалась в комок и все никак не переставала дрожать, пока он нес ее до чудом сохранившего крышу дома на окраине. Оттуда с верещанием дернули затаившиеся монстрики, но Натаниэль даже не посмотрел в их сторону, просто стоял и прижимал к себе волшебницу, пока та не вздохнула неровно и не закрыла глаза. Только тогда отнял руку от ее губ, и то с некоторой опаской, поскольку гордость геффенской академии отличалась нравом коварным и злонамеренным, словно у бешеного девятихвоста. За это время они не произнесли ни одного слова. И потом еще тоже - с минуту в тишине натаниэль созерцал, как с ее пораненных о его латную перчатку губ по острому подбородку стекает яркая красная струйка. "Леди кармина..." Вечером он сидел у костра, спиной к заброшенному дому, а София неразборчиво всхлипывала внутри. "Мамочка, прости, мамочка..." На следующий день был переход до Гластхейма, и она, входя в ворота под полуразрушенной аркой, держала подбородок так, будто вступает в побежденный город. Они не разговаривали с утра, и только у ворот, уже изнутри, архимагесса обернулась к нему и все с той же полуулыбкой сообщила: "На Вашей перчатке, должно быть, было полно всякой грязи. Очень больно." Натаниэль насмешливо поклонился в ответ.